— ‎Ничего, — соврал он, предпринимая вялую попытку меня схватить.

Увернулась, скатилась на пол, и уже там, пошире расставив ноги, что, по моему мнению, должно было прибавить мне внушительности, угрожающе уперла руки в бока:

— Рубашку снимай!

— ‎Я и так собирался это сделать, — хмыкнул Раяр, внимательно меня разглядывая, — но только после того, как раздену тебя.

Под его взглядом нервно одернула ночнушку, которая, пропитавшись влагой от тесного общения с одной мокрой личностью, липла к телу, и доброты мне это точно не прибавляло.

— Рубашку снимай, — повторила тихо и, хотелось верить, что властно.

Не проникся, сидел, смотрел на меня, улыбался, а я точно знала, что задела эти его «царапины», и что Раяр сознательно приуменьшил серьезность своих травм.

Поиграв в гляделки несколько секунд, я попыталась воззвать к его совести:

— Ты же раненый! Тебя перевязать надо, а ты вместо этого что?

— ‎Что? — с улыбкой спросил он.

— ‎Ко мне пристаешь.

— ‎Яна, это действительно только царапины, и они совсем скоро заживут. Если бы не яд, который начинают вырабатывать самки шадэ для защиты своего потомства, на мне бы уже не осталась ни единого следа.

— ‎То есть, она еще и ядовитая? — ахнула я.

— ‎Не для меня, — поспешно заверил он, и, видимо, чтобы не расстраивать меня больше, неохотно стащил с себя рубаху, на которой я даже не сразу заметила длинные разрезы. Коготки у этой мамочки были шикарные.

А на боку, чуть припухшие, но как Раяр и утверждал, не такие уж и страшные, красовались отметины чужого недовольства.

Четыре длинные линии, слишком глубокие, чтобы зваться просто царапинами, но совсем не опасные, чтобы считаться ранами, тянулись по его ребрам, заканчиваясь на груди. Кровь из них сочилась медленно и лениво, обещая в скором времени совсем остановиться.

— Можно, я тебя хотя бы перебинтую?

Миссия «перебинтуй хейзара» оказалась почти такой же сложной, как и миссия «помой шадэ», но если Раяр не сопротивлялся и только пытался облапать меня, уверенный в своей безнаказанности, то мохнатая мелочь отбивалась так, будто я ее не мыть, а топить собралась. Если бы не хищник, исцарапанная и злая была бы я, но у меня был Раяр, который, глядя на мои мучения, вызвался помочь, потому исцарапанный и злой был он.

А я была счастливой обладательницей вполне милой, если присмотреться, животинки, внешне похожей на плод запретной любви лисы и медведя. И самого замечательного кошмара на свете.

Ну что еще нужно для полного счастья?

— И все-таки, ты меня любишь, — постановил довольный собой Раяр, заметно веселея, уловив мои эмоции.

Я слишком устала, чтобы спорить, но про себя решила, что ему придется очень постараться, чтобы доказать мне, что я его люблю.

Эпилог

— Яна, вставай, — я чувствовала, как кто-то легко потыкал пальцем мне в щеку, но открыть глаза не могла. Спать хотелось не то, чтобы прямо зверски, просто бодрствовать не было сил. Да и откуда бы им взяться, если Раяр всю ночь мне доказывал, что я его люблю… А утром, бодрый и веселый, залюбленный до отказа, смылся по делам. И вот стоило ему только уйти, а мне — поверить в то, что счастье есть, и я теперь смогу, наконец-то, выспаться, в гости заглянул Делмар.

— Яна, у тебя ресницы дрожат, ты не спишь, — заметил он сурово, продолжая тыкать меня в щеку. Могла бы, с удовольствием ему бы этот палец откусила, чтобы прекратил.

— ‎Сил… нет.

— ‎Совсем он тебя закатал, да? — спросил огонек с фальшивым сочувствием, тут же во всей красе продемонстрировав свою гадскую хейзаровскую натуру: — Хочешь я тебя в ванную отнесу? Пять минут в холодной воде — и ты снова бодра и…

— ‎Стукни себя, пожалуйста, — просипела я, пытаясь отвернуться от него и натягивая одеяло повыше. В ванную он меня отнесет, как же, пусть только попробует, я сразу Раяра позову. И мне для этого даже никакой амулет не понадобится, у меня и без всяких вспомогательных штуковин теперь контакт с моим кошмаром налажен, спасибо тьме за это.

— ‎Хорошо, сделаем проще, — пообещал он и исчез.

Я думала, Делмар почувствовал угрозу в моем голосе и слинял, а он, оказывается, за водой отлучался. Холодной, с кусочками льда, который, судя по всему, набрался в небольшое, литров на пять, деревянное ведро, когда огонек им пробивал корочку льда на какой-то вечно замороженной реке Талого удела. Точно Талого, в Мглистом уделе вода замерзнуть еще не успела.

И весь этот морозный привет был вылит на меня. Пять литров чистейшей зимы на моей голове, плечах, подушке и одеяле.

Я не орала. Молча, с вытаращенными глазами подскочила на постели, прижимая к груди мокрое одеяло и судорожно хватая ртом воздух.

— Я же говорил, — самодовольно улыбнулся Делмар, откинув пустое ведро в сторону. Не успев коснуться пола, оно рассыпалось горячими искрами, не оставив после себя ни следа, — одевайся, нас ждут великие дела.

— ‎Ка-ка-какие еще дела?!

Развалившись в кресле, которое обычно по вечерам занимал Раяр, нашедший какую-то странную, нездоровую прелесть в том, чтобы следить за моими приготовлениями ко сну, Делмар с блаженной улыбкой вытянул длинные ноги:

— ‎Яна, у нас не так много времени. Я уже отправил нарз на кухню, совсем скоро они принесут твой завтрак. Потому что, — особенно выделив последние слова, он значимо поднял указательный палец вверх, — я о тебе забочусь.

— ‎Какой еще завтрак?

И не успела я прийти в себя после жестокой побудки, как меня шокировали новым откровением:

— Ну не могу же я заставлять тебя работать на голодный желудок!

Несколько секунд я просто глупо на него таращилась, совсем ничего не понимая. Работать? Меня? Последний месяц, вплоть до первого снега, выпавшего с неделю назад, я впахивала как никогда. Училась контролировать ту силу, которой меня одарили сектанты, пыталась воспитывать невоспитуемого шадэ и смиренно выслушивала возмущения Раяра, которого моя мохнатая гадость особенно невзлюбила.

Как утверждали книги, самцы шадэ, сделав свое дело, отбывали на свои территории и никогда не участвовали в воспитании потомства. И если меня Капкан еще как-то любил (к своеобразной, чаще травмоопасной любви этого мира я с каждым днем привыкала все больше), то Раяра не принимал категорически.

Возможно, будь Капкан самочкой, все было бы проще, но мой шадэ оказался самцом и делить территорию с хищником не хотел. Отчего, как назло, всегда страдала я. Потому что, если за погрызенные сапоги или испорченную рубашку этот мохнатый вредитель отхватывал парочку оплеух, то мне потом несколько часов читали лекцию о том, что животные — это ответственность, их нужно воспитывать и вообще…

— Если ты с ним не справляешься, я готов вернуть его обратно, — смиренно предложил как-то Раяр. Это было лишь однажды, когда посреди ночи я проснулась от того, что мою ногу кто-то нежно жевал.

Собственно, жевал ее шадэ, но совсем не нежно.

От неожиданности я заорала, разбудив Раяра, всполошив мочалок и спугнув шадэ с кровати. Оставив кровавый след на простынях и полу, он забился в свое излюбленное укрытие — под кресло, оставив меня истекать кровью.

В ту ночь я узнала, что слюна у этих гадов обезболивает, а Раяр действительно умеет пугаться.

О том же, что при виде крови я падаю в обморок, знала уже давно, и неожиданностью для меня потеря сознания не стала. А для моего кошмара очень даже стала.

И тогда, придя в себя на его руках, пока мочалки, нервно перерыкиваясь, обрабатывали и бинтовали мою ногу, а Раяр с тревогой в голосе звал меня по имени, я невпопад сообщила:

— Назову его Капкан.

Той ночью мне довелось заслушать самую первую в своей жизни двухчасовую лекцию в исполнении Раяра, которая, собственно, и закончилась предложением вернуть шадэ туда, откуда он и был принесен.

Я отказалась, клятвенно заверив, что возьмусь за его воспитание.

Не соврала, взялась. Правда, что-то пока не получалось. Есть меня, конечно, Капкан уже не пытался, но были подозрения, что это все оттого, что Раяр больше не разрешал ему ночевать со мной в одной комнате.