— ‎Не чувствую, — хмуро отозвался Раяр, перехватывая контроль над бутылкой. Серый туман сменился беспросветной тьмой, и бутыль очень резво поплыла к моему кошмару.

Мне же оставалось проводить ее грустным взглядом, прекрасно осознавая, что мне больше не нальют, и очень печально вздохнуть:

— Это потому что ты бесчувственный.

Шэйн весело фыркнул, и нагло прервал наши вялые разборки.

— Это все очень забавно, и я определенно хочу завести себе человечку, но давайте вернемся к нашей проблеме?

— ‎Зачем возвращаться к проблемам? — приуныла я. — Давайте о них просто забудем.

Но меня уже не слушали.

— Что значит «испорченный сосуд Рассах»?

— ‎Яна участвовала в обряде, — нехотя ответил мой кошмар, искоса глянув на меня, зачем-то уточнив, — повторном. Первое пробуждение я успел прервать в самом начале, но во второй раз опоздал. Мать не успела услышать зов, но ее сила уже начала заполнять сосуд.

— ‎Обряд был прерван, и вся сила, что успела влиться в Яну, потеряла связь с Рассах, — задумчиво перебил хищника Шэйн, помрачнев.

Теперь за столом сидели две угрюмые тучки и я.

— И почему тогда я больше не подхожу для Рассах? Ее же сила во мне уже есть, — задала я животрепещущий вопрос. В смысле, понятно, что не подхожу, потому что в этом уже все вокруг уверены, но… почему?

— ‎Это больше не ее сила, — Раяр в упор посмотрел на меня, и Шэйн тоже смотрел, обвинительно так, будто бы это я тут в чем-то виновата. Оказалось, что, по мнению этих ужастиков, я и правда виновата, — ты ее впитала. Теперь это твоя сила.

— ‎Ты больше не человек в полном понимании этого слова. После незавершенного обряда эта сила лишила тебя возможности принять в себя Изначальную Тьму, — подтвердил Шэйн.

— ‎И вы решили меня благословить, чтобы я снова стала сосудом? — да, в моем голосе прорывалось неподдельное возмущение, которое было задушено ровным:

— ‎Ты уже никогда не сможешь принять Рассах, но благословение выжжет из тебя лишнюю тьму, — Раяр был запредельно серьезен и прочно верил в то, что говорил, — в противном случае она просто уничтожит тебя.

— ‎Ага, и весь ваш Излом…

Раяр непонимающе посмотрел на меня, за разъяснениями повернулся к Шэйну.

— А ты не знаешь? — удивился тот, но тут же сам себе ответил. — Конечно, не знаешь, о чем это я. Едва ли Рассах стала бы распространяться об этом. В начале правления света и тьмы Излом был почти в два раза больше, но…

С сомнением посмотрев на меня, а потом на Раяра, Шэйн весело спросил:

— Надеюсь, ты не очень расстроишься, если узнаешь, что был не первым ребенком Рассах? Первым она изменила человеческого мальчика, наполнив его тьмой. И, скажем так, это оказалось самой глупой ее идей за все время существования Излома. Итогом был очередной раскол, мы лишились одного материка и довольно ощутимой части населения.

— ‎Но об этом нигде не написано! — воинственно заметила я, чуть подавшись вперед.

— ‎Конечно, не написано, — усмехнулся Шэйн, — это секрет Рассах, о котором, кроме меня и Мирай, не знал никто.

— ‎Просто поразительно, — пробормотала я, откинувшись обратно на спинку стула. Рука Раяра никуда не исчезла, продолжая касаться моей спины.

А меня накрыло неожиданное озарение:

— Погодите-ка! Но если Раяр об этом не знал, — я медленно подняла на него глаза, до глубины души пораженная неожиданным открытием, — это ты чего, это ты меня в храм потащил, потому что за меня боялся, а не за ваш этот Излом?

Раяр нахмурился. Рожа кирпичом, сидит, ни в чем не признается и смотрит куда угодно, но только не на меня.

А я же, я же прямо все!

— Яна, перестань, пожалуйста, — сдержанно попросил мой кошмар, которого, кажется, основательно долбануло умилением.

— ‎Не могу, — призналась с улыбкой. Спинка моего стула едва слышно затрещала под ладонью хищника, заставив всполошиться Шэйна:

— ‎Этому стулу почти сотня лет, не смей его ломать! Яна, что бы ты не делала, прекрати!

— ‎Да как же я прекращу? — удивилась я, смело придвинувшись к хищнику. А потому что не надо сидеть в зоне поражения. Вот если бы он рядом с Шэйном расположился, то сейчас бы не страдал. Хотя, страдал бы, конечно, но не застыл бы каменным изваянием, ошалев от внезапной порции обнимашек. Я просто не утерпела, не смогла держать в руках себя и решила немного подержать его.

Спинка стула треснула, но на это я беспечно не обратила внимания, а потом крякнулся бокал в судорожно сжатой ладони, вот это и заставило меня подскочить:

— Да как же ты так-то? — возмутилась я, схватив его руку и с силой разжимая влажные от вина черные пальцы.

Несколько осколков врезалось в ладонь, один пропорол указательный палец у основания, остальные легко ссыпались на стол.

Кровь смешалась с вином.

Шэйн не возмущался, напряженно следя за мной, пока я, ругаясь себе под нос, осторожно вынимала осколки, периодически с ругательств срываясь на утешения.

— Это унизительное сомнение в твоей неуязвимости — человеческая забота? — задумчиво спросил у хищника сумеречный, когда я прижала белую салфетку к ладони Раяра.

Тот не ответил, пришибленный моими эмоциями, не до конца понимающий, что происходит, безропотно позволяя мне хозяйничать.

Через неполную минуту от ранок на его руке не осталось и следа, осколки и разлитое вино, вместе с измазанной кровью салфеткой исчезли во тьме, а я была усажена обратно на стул и прижата к хищнику.

Таким странным образом он отреагировал на совершенно безобидное на первый взгляд предложение Шэйна:

— Не хочешь оставить ее у меня? Я сам позабочусь о том, чтобы Яну благословили.

— У нас взаимность, — нагло заявила я, не очень прояснив ситуацию. Зато Раяр расслабился, весело хмыкнув.

Но от обряда меня эта его веселость, к сожалению, не спасла…

Повторное явление помятых, мрачных и неодетых нас в храме было встречено с молчаливой покорностью.

Уже подготовленная чаша стояла на краю фонтана, перед которым мне было велено встать на колени.

Вода успокаивающе журчала, искрясь и сияя под солнечными лучами, и вся атмосфера, такая умиротворенная и светлая, призывала расслабиться, подчиниться нежным девичьим рукам и позволить Мудрой меня благословить.

Я в какой-то мере подчинилась. Позволила увести меня от хмурого Раяра, оставшегося стоять в шаге от арочного свода и покорно опустилась на неожиданно теплый мрамор, с безнадежным смирением следя за тем, как Мудрая, подняв чашу, обошла меня кругом.

Тихий шепот велел сидеть смирно и смотреть строго вперед, не крутя головой. Я подчинилась.

Вытерпела три обхода и даже не вздрогнула, когда один из камней, выловленный из чаши иссохшей тонкой рукой, коснулся лба. Несколько капелек тут же щекотно скатились по коже, но я терпела.

А потом жрица заговорила.

Мягкие, какие-то круглые слова, напевный, нежный голос, эхом отдающийся от белых стен…

Не по себе мне сделалось сразу же. Внутри недовольно заворочалось что-то темное и страшное, поднялось, вспенилось, занимая меня полностью. Влажный след на лице начало едва ощутимо покалывать. Замычали что-то жрицы, поддерживая Мудрую.

Я могла гордиться, для меня расстарались на славу. Благословение самого высшего уровня.

Но солнечный свет жег кожу, и я не могла по достоинству оценить оказанную мне честь.

Камешек, прижатый к моему лбу, будто раскалился, но Мудрая держала его все так же спокойно и легко, а я едва держалась, чтобы не отшатнуться.

Стерпеть до конца благословения я просто не смогла. Острая, колющая боль, вцепившаяся в сердце, вырвалась из меня тихим, сдавленным стоном. Мудрая сбилась с ритма, я отшатнулась, разрывая контакт с камнем, упала на спину и уже не смогла подняться, все вокруг затопила тьма.

Кто-то в ужасе завизжал, заставив меня отстраненно подумать о том, что напрасно они для меня так расстарались.

Вполне возможно, обойдись светлые простым благословением, все прошло бы без неожиданностей.